Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга вторая - Александр Бушков

– Полагаю, вам понятно ваше положение? – хмуро поинтересовался судья, шумно захлопнув толстенную книгу, отчего взлетело облачко сухой пыли. – Ваша личность установлена окончательно и бесповоротно, положение ваше печальнее некуда. Вы виновны во вторичном совершении преступления, за которое уже однажды были задержаны, что по английским законам влечет смертную казнь без особых разбирательств и церемоний. Собственно говоря, ничто мне не мешает завтра же – а то и сегодня – отправить вас в Тайберн, где вам смахнут голову добрым английским топором так легко и быстро, как мальчишка сносит головку одуванчика…

– А то и быстрее, – угрюмо подхватил Марло. – А предварительно вас на всякий случай подвесят на дыбу – вдруг да под давлением неопровержимых обстоятельств сознаетесь еще в каких-нибудь гнусных преступлениях…

– Господа, – серьезно сказал д’Артаньян. – Вы, часом, не сошли с ума? Я поименно перечисляю всех, кто может удостоверить мою личность, у вас в столе лежит бумага, опять-таки мою личность полностью удостоверяющая…

– У меня в столе? – поднял брови судья в наигранном изумлении. – Марло, что он такое несет? Вы видели, как я брал у него какую бы то ни было бумагу и клал в стол?

– Ничего подобного в жизни не видел, – поторопился заверить Марло.

– Довольно нам слушать ваши глупости, – сказал судья категорическим тоном. – Мы сегодня еще не завтракали из-за вашей милости… Уяснили себе положение? Голову вам оттяпать легче легкого. А посему подумайте как следует в уютной и тихой камере на одного постояльца, вдруг да и надумаете что…

Он махнул бородачам, и те, вновь вцепившись д’Артаньяну в локти, поволокли его к двери, как лиса уносит из курятника похищенного петуха…

Глава восьмая

Старый добрый знакомый

Часы д’Артаньяна неопровержимо свидетельствовали, что он провел в камере три часа, и они, вне всяких сомнений, были исправны, но все равно гасконцу казалось, что механизм врет и он прозябает тут целую вечность. Он то присаживался на колченогий табурет, то принимался яростно мерить шагами камеру по всем направлениям, то стучал кулаками в дверь, но что не следовало никакой реакции.

Он уже понимал, что влип крепко. Поначалу теплилась успокоительная догадка, что все дело в примитивной ошибке, что д’Артаньяну выпало несчастье быть как две капли воды похожим на некоего бродягу родом из Франции, фехтовальщика и распространителя слухов. Но понемногу он стал понимать, что от этой мысли придется отказаться.

Во-первых, судья, несомненно златолюбивый, как царь Мидас, отказался от денег, хотя при этом и претерпел немалые душевные муки. Во-вторых, он походил не на самодура, не желавшего слушать никаких оправданий, а скорее уж на законченного прохвоста, прилежно выполнявшего чьи-то инструкции. И, в-третьих, д’Артаньяна к нему доставили не туповатые городские стражники, в самом деле способные обознаться, а люди милорда Винтера по его собственному категорическому приказу, отданному еще вчера. Все это, вместе взятое, заставляло думать, что д’Артаньян стал жертвой какой-то изощренной интриги. Что история с двойником-бродягой была высосана из пальца, сочинена на скорую руку… но это мало что меняло в его печальном положении. Относиться к угрозам судьи наплевательски никак не следовало – ему и в самом деле подробно и наглядно доказали, что могут сотворить с ним все, что душеньке угодно. Потому что некому прийти на помощь, никто не заступится, извлечь его отсюда могла бы разве что вооруженная сила, а где ее прикажете взять? Вот так положеньице, и алмазные подвески в мешочке на шее жгут грудь, как раскаленные угли…

Когда с той стороны двери тягуче заскрипел засов, д’Артаньян, как ни странно, возликовал – в его смутном положении появилась хоть какая-то определенность…

Сначала вошли давешние дикие бородачи и стали перед д’Артаньяном с тем же видом хорошо обученных пастушеских собак, следящих за каждым движением глупой овцы.

Потом в распахнутой двери появился милорд Винтер собственной персоной, изящный щеголь, опираясь на украшенную лентами трость с золотым набалдашником. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и непринужденно произнес:

– Боже мой, какая встреча, д’Артаньян! Как вас только угораздило попасть к нашим церберам? Вы молчите, смотрите на меня исподлобья… Отчего?

Не двигаясь с места – он уже оценил в должной степени ловкость и проворство казавшихся неуклюжими бородачей, – д’Артаньян спокойно сказал:

– Потому что у меня есть сильные подозрения касательно вашей роли во всем происшедшем. Сдается мне, вы к моим невзгодам имеете самое прямое отношение…

– После нашего знакомства я очень быстро понял, что вы умный и проницательный человек, несмотря на ваш юный возраст, – сказал Винтер. – Что делает вас особенно опасным и заставляет относиться к вам со всей возможной серьезностью…

– Спасибо за похвалу, – угрюмо отозвался д’Артаньян.

– Поговорим же о наших делах. Мне совершенно ясно, что вы находитесь здесь по поручению кардинала… Кстати, не при вашем ли участии были украдены два подвеска с плеча герцога, прямо на балу? Или это всецело заслуга моей очаровательной невестки, миледи Кларик? Бьюсь об заклад, Ришелье хочет скомпрометировать вашу королеву… Что ж, неплохо задумано. Я бы сказал, изящно. Чувствуется рука подлинного мастера. Вы, быть может, не поверите, но я отношусь к кардиналу с огромным уважением – большого и острого ума человек, и служить ему, должно быть, одно удовольствие, не то что нашему Бекингэму, дурачку набитому, если откровенно…

Д’Артаньян усмехнулся, глядя через его плечо на двух молчаливых стражей:

– Винтер, вы не боитесь, что эти милые создания кому-нибудь донесут о ваших разговорах? Они, конечно, даже издали выглядят туповато, но кто их знает…

Винтер искренне расхохотался, не удостоив бородачей и взгляда:

– Вы плохо знаете Англию, дорогой друг. Эти милые парни – из лесов Нортумберленда, на самой границе с Шотландией. У них там свое наречие, которого не разумеет ни один утонченный человек. По-английски они, дай бог, понимают одно слово из десяти, а по-французски не смыслят вообще, так что ваше искреннее беспокойство обо мне лишено всяческих оснований… Полноте. Они ничего не разберут из нашего разговора, все равно, по-французски мы будем говорить или по-английски… В некоторых отношениях прямо-таки бесценные ребята, все равно что живая мебель… Исполнительная и надежная. Д’Артаньян, надеюсь, вы понимаете, насколько глубоко влипли? Заступиться за вас некому, никто вас не выручит. Этот костолом и вешатель, судья Эскью, своей собственной волей отправит вас на плаху еще до наступления ночи, и ни одна живая душа этому не воспрепятствует… Печальный конец, правда? Особенно для молодого человека девятнадцати лет, одержимого честолюбивыми стремлениями… Умереть в чужой земле, на плахе, под гогот и улюлюканье лондонской черни… Слава богу, у вас есть искренние друзья…

– Уж не на себя ли вы намекаете? – сумрачно поинтересовался д’Артаньян.

– Совершенно верно. В данной ситуации я – ваш единственный друг… и единственный человек, который способен вас отсюда вытащить. Конечно, не задаром…

– Что вы от меня хотите? – настороженно спросил д’Артаньян.

– А вот это уже деловой разговор… Прежде всего, хочу вас успокоить: я сейчас не выполняю поручения милорда Бекингэма, который знать не знает о вашем аресте. Он-то как раз полагает, что вы успели сбежать из Англии, и я не спешу его разубеждать…

– Почему? Я думал, вы преданно ему служите…

Винтер сказал без улыбки:

– Видите ли, д’Артаньян, вы плохо знаете английские реалии. И вряд ли слышали, что Англия – страна давних, устойчивых традиций.

– Ну почему? Кто-то мне это уже говорил…

– Ах, вот как? Тем лучше, – сказал Винтер. – Я, знаете ли, неглуп. Смею думать, неглуп. И хорошо знаю историю нашего туманного острова. Надобно вам знать, д’Артаньян, что в Англии среди множества давних устойчивых традиций существует и такая: подавляющее большинство фаворитов наших королей и королев кончали плохо. Очень плохо, – он сделал недвусмысленный жест, означающий отрубание головы. – У вас во Франции в этом отношении всегда обстояло чуточку лучше, ненамного, но все-таки… В Англии же фавориты с завидным постоянством, за редчайшими исключениями, кончали жизнь на плахе – от Галвестона и Диспенсеров до Эссекса, Норфолка и прочих… Настолько часто, что это стало традицией. И человек здравомыслящий, помнящий историю, поостережется особенно уж крепко связывать свою судьбу с очередным фаворитом, а тем более таким глупым, как Бекингэм. Его слишком многие ненавидят, он алчен и недалек. Либо король в конце концов отправит его по накатанной поколениями предшественников дорожке, либо его прикончит какой-нибудь осатанелый пуританин – пуритане к нему питают особенную ненависть, считают исчадием ада, сыном Велиала, дьяволом во плоти. Впрочем, нелюбовь к нему всеобщая. Но наш новоявленный герцог ничего этого не замечает, за что однажды крепко поплатится. И я не хочу, чтобы он потащил и меня за собой. Я – эгоист, милейший д’Артаньян. Меня в первую очередь заботит собственная персона, так что применительно к данному случаю вовсе не спешу выдавать вас Бекингэму. Откровенно говоря, меня не особенно и заботит, если история с подвесками выплывет наружу. Ну что мне Анна Австрийская? Почему меня должна волновать ее судьба? Таким образом, в моем лице вы имеете союзника – при том условии, конечно, что мы договоримся. Я боюсь даже думать о том, что случится, если дело окончится иначе… Я не стану выдавать вас герцогу, потому что после нашего разговора вы будете представлять для меня нешуточную опасность. Боюсь, придется приказать этим славным нортумберлендцам, чтобы без затей придушили вас здесь же, в камере…